К.А.М.П.

Как ни странно, чувствовал я себя прекрасно, мне даже приятно было
вспоминать камеру, в которой провел ночь, старика-полицейского... (Отчего
так?!) Преступник, связанный веревкой, я почему-то ощущал покой; даже
сейчас, когда я описываю этот момент, по телу разливается сладостное волнение.
Но все эти приятные воспоминания перебивает одна жуткая деталь, один промах; когда я совершил его, меня прошиб холодный пот. Этой ошибки я никогда не забуду.
В полутемной комнате прокуратуры снимали допрос, очень простой. Прокурор - ему было под сорок - показался мне человеком предельно спокойным, даже тихим. (Если считать мое лицо боле или менее красивым, то следует, пожалуй, добавить, что это красота с налетом порочности, а вот у прокурора лица было действительно красивым, ум и спокойствие светились в нем.) Я давал показания совершенно расслабившись, как-то уж очень несобранно. И вдруг раскашлялся. Вытащил из рукава кимоно платок и, когда взглянул на следы крови, меня охватило постыдное желание словчить на этом; я кашлянул еще раза два, специально довольно громко, потом, прикрыв рот платком, взглянул на прокурора.
-Кашель-то настоящий, а? - Прокурор еле заметно улыбнулся.
Это был почти конец! Меня бросило в жар. И сейчас, как вспомню - хочется волчком завертеться. Было это куда хуже, чем на том уроке физкультуры, когда дурак Такэичи заорал: "Ты нарочно так сделал нарочно!", толкнул в спину и низвергнул меня в ад. Оба эти случая будут памятны мне как страшные провалы моей вечной игры. И позднее я
много раз думал, что лучше было бы, наверное, просидеть десять лет в тюрьме,
чем ощутить на себе такой спокойный и презрительный взгляд прокурора.
Мое дело было отсрочено. Но это нисколько не радовало; света белого не
видя, я сидел в комнате ожидания прокуратуры, ждал своего поручителя -
Палтуса.
Позади меня высоко в стене было окно, из которого виднелось закатное
небо, в нем летали чайки, выписывая в воздухе иероглиф "женщина".